Глаз в пирамиде - Страница 31

Хагбард Челине хлопнул меня по плечу.

— Молодчина! Ты смел и инициативен. Ты доверяешь только своим глазам и не веришь в то, что тебе рассказывают другие. Я в тебе не ошибся. Давай спустимся в мою каюту.

Он нажал на кнопку, мы вошли в позолоченный лифт и быстро спустились к серебряным воротам в восьмифутовой арке. Челине нажал на кнопку, и дверь лифта отъехала в сторону одновременно с этими наружными воротами. Мы оказались в устланном коврами помещении. Миловидная чернокожая женщина сидела в дальнем конце его, под сложной эмблемой: якоря, морские ракушки, викинги, львы, канаты, осьминоги, молнии, а в самом центре — золотое яблоко.

— Каллисти, — сказал Челине, приветствуя девушку.

— Да здравствует Дискордия, — ответила она.

— Аум Шива, — внес и я свою лепту, стараясь соответствовать духу этой игры.

Челине повел меня по длинному коридору.

— Ты увидишь, что на этой подводной лодке роскошная меблировка. Я не обязан жить в таких же монашеских условиях, как эти мазохисты, которые идут в военные моряки. Спартанская простота — не для меня. Мой корабль больше похож на океанский лайнер или большой европейский отель эпохи Эдуарда VII. Подожди, я вот покажу тебе мой номер люкс. Твоя каюта тебе тоже понравится. Я все делал на широкую ногу, от души. В моем бизнесе нет места бухгалтерам-скупердяям. Я считаю, что надо тратить деньги, чтобы зарабатывать деньги, и тратить зарабатываемые деньги, чтобы получать от них удовольствие. Кроме того, мне же в этой чертовой посудине жить!

— А в чем именно заключается ваш бизнес, мистер Челине? — спросил я. — Или я должен называть вас «капитан Челине»?

— Конечно, нет. Мне не нужны дурацкие чины и звания. Я — Вольный Человек Хагбард Челине, но традиционное обращение «мистер» меня тоже устроит. А лучше всего, если ты будешь называть меня по имени. Черт, да зови ты меня как хочешь. Если мне не понравится, я врежу тебе по носу. Если бы было больше разбитых носов, то меньше было бы войн. В основном я занимаюсь контрабандой. Иногда немножечко пиратствую — исключительно для поддержания бодрости. Но это только применительно к иллюминатам и их жертвам-коммунистам. Мы хотим доказать, что никакое государство не имеет никакого права регулировать коммерческую деятельность. Да и физически не может, когда дело касается вольных людей. Вся моя команда набрана из добровольцев. Среди нас есть освобожденные моряки, которые раньше были связаны кабальными договорами с флотами Америки, России и Китая. Отличные парни. Ни одно государство мира нас не поймает, ибо вольные люди всегда умнее рабов, а любой человек, работающий на государство, — это раб.

— Значит, вы, в сущности, банда объективистов? Должен вас предупредить, что я выходец из династии красных рабочих агитаторов. И вы никогда не заставите меня встать на позиции правых.

Челине отпрянул, словно я сунул ему под самый нос тухлое мясо.

— Объективисты? — Он произнес это слово таким тоном, словно я обвинил его в растлении малолетних. — Мы анархисты и нелегалы, черт возьми. Разве ты еще не понял? Мы не имеем никакого отношения ни к правым, ни к левым, ни к какой другой недоделанной политической категории. Если ты работаешь в системе, то приходишь к одному из двух вариантов выбора «или-или», которые подразумеваются в этой системе с самого начала. Ты говоришь, как средневековый крепостной, который пытался добиться от заезжего агностика, кому тот все-таки поклоняется: Богу или Дьяволу. Мы находимся вне категорий этой системы. Ты никогда не поймешь нашу игру, если продолжишь мыслить двухмерными представлениями о правом и левом, добре и зле, верхе и низе. Если тебе так необходимо навесить на нас групповой ярлык, то изволь: мы — политические неевклидовцы. Но даже это неправда. Пойми, на этом корыте никто ни с кем ни в чем не согласен, за одним, пожалуй, исключением: все они согласны с одной фразой, которую парень с рогами когда-то бросил дедушке в облаках: Non serviam.

— Я не знаю латыни, — сказал я, потрясенный этим взрывом чувств.

— Не стану служить, — перевел он. — А вот и твоя каюта.

Он распахнул дубовую дверь, и я вошел в комнату, обставленную дорогой и яркой мебелью и спроектированную действительно на широкую ногу: в центре ковра можно было поставить автобус, и осталась бы еще куча места. Над оранжевой тахтой висела гигантская картина в изящной позолоченной раме толщиной не менее фута.

Она изображала человека в мантии с длинными седыми волосами и бородой, который стоял на вершине горы и изумленно таращился на черную каменную стену. На этой стене огненная рука над его головой выводила указательным пальцем пылающие буквы: ДУМАЙ САМ, ГОВНЮК!

Рассмеявшись, я почувствовал, как под ногами мерно заработал гигантский двигатель.

А в это время в Мэд-Доге Джим Картрайт говорит в телефонную трубку с шифратором против прослушивания: «В соответствии с планом мы позволили группе Челине захватить Дорна, а Гарри Койн… э… больше не с нами».

— Хорошо, — отвечает Атланта Хоуп. — Вся Четверка направляется в Ингольштадт. Все ГОТОВО. — Она повесила трубку и тут же набрала другой телефонный номер, соединивший ее с компанией «Вестерн Юнион». — Мне нужно отправить обычную телеграмму по двадцати трем разным адресам, — отрывисто произнесла она. — Текст везде одинаковый: «Поместите объявление в завтрашних газетах». Подпись: Атланта Хоуп. — Далее она продиктовала двадцать три адреса в крупных городах Соединенных Штатов, каждый из которых принадлежал региональной штаб-квартире «Божьей молнии». (На следующий день, 25 апреля, в этих газетах, в колонках даваемых гражданами объявлений, появился странный текст: «С благодарностью Св. Иуде за дарованное покровительство. — А. В.». Дело принимало крутой оборот.)