Глаз в пирамиде - Страница 19

Все сходится: разрозненные узоры аккуратно вписываются в стройную систему.

Теперь Сол уверен.

И он ошибается.

— Мы просто выведем наши войска с Фернандо-По, — сказал Председатель Коммунистической Партии Китая первого апреля. — Не имеет смысла развязывать мировую войну из-за такой чепухи.

— Но наших войск там нет, — возразил ему помощник. — Там только русские.

— Вот как? — протянул Председатель и процитировал одну старинную китайскую поговорку. — Интересно, какого демона там надо русским? — добавил он задумчиво.

Он был раздражен, но в голосе его слышались стальные властные нотки. В сущности, это был прекрасный образец доминантного самца нынешней эпохи. Пятидесятипятилетний, жесткий, практичный и не обремененный сложными этическими комплексами, которые приводят в затруднение интеллектуалов, он давно понял, что мир — это сучье место, в котором могут выжить только самые коварные и безжалостные. Он был настолько добр, насколько это возможно для сторонника философии крайнего дарвинизма. По крайней мере, он искренне любил детей и собак, если только они не находились на территории, которую, исходя из Национальных Интересов, следовало подвергнуть бомбардировке. Несмотря на чуть ли не небесный статус, у него по-прежнему сохранилось чувство юмора и, хотя вот уже почти десять лет со своей женой он был импотентом, ему удавалось за полторы минуты достичь оргазма во рту опытной проститутки. Он принимал амфетаминовые стимуляторы, чтобы выдержать рабочий день, который длился по двадцать четыре часа в сутки, поэтому в его мировосприятии со временем появился параноидальный уклон. Чтобы унять постоянное беспокойство, ему приходилось глотать транквилизаторы, и поэтому его отрешенность иногда граничила с шизофренией. Но основную часть времени внутренняя практичность позволяла ему цепко держаться за реальность. Короче говоря, он был очень похож на правителей Америки и России.

(«Это не только грех перед Богом, — кричит мистер Мочениго, — это еще и микробы». Дело происходит ранней весной 1950 года на Малберри-стрит, и молодой Чарли Мочениго испуганно смотрит на отца. «Смотри, смотри сюда, — сердито продолжает мистер Мочениго-старший, — если ты не веришь родному отцу. Смотри, что сказано в словаре. Вот, видишь статью на этой странице. Читай. „Мастурбация: стимуляция поллюции“. Ты знаешь, что значит слово „поллюция“? Загрязнение. А ты знаешь, сколько живут эти грязные микробы?» Но вот наступает весна 1955 года, и бледный тощий гениальный интроверт Чарльз Мочениго записывается на первый семестр в Массачусетский технологический, где, заполняя анкету, пишет в графе «Религия» аккуратными печатными буквами «АТЕИСТ». К тому времени он уже прочел Кинси, Хиршфельда и чуть ли не все существующие трактаты по биологической сексологии, старательно избегая психоаналитиков и прочих шарлатанов. Единственным отголоском того раннего подросткового ужаса осталась привычка в состоянии стресса часто мыть руки, из-за которой он получил кличку «Мыльный».)

Генерал Толбот с жалостью смотрит на Мочениго и наводит пистолет на голову ученого…

Шестого августа 1902 года в мире появилось обычное количество новорожденных детей, которые были запрограммированы более или менее одинаково действовать и содержали одну и ту же, хотя и с небольшими отклонениями, базисную матрицу ДНК. Из общего числа родившихся детей примерно 51000 составляли девочки и 50000 — мальчики. Причем двум мальчикам, родившимся в одну и ту же секунду, было суждено сыграть большую роль в нашей истории, выбрав, в некотором смысле, одинаково звездные карьеры. Первый, родившийся на дешевом извозчичьем дворе в Бронксе и названный Артуром Флегенхеймером, в конце жизни с большой теплотой отзывался о своей матери (впрочем, как и о медведях, обочинах и свежей бобовой похлебке). Второй, родившийся в одном из лучших старинных особняков на Бикон-Хилл в Бостоне и названный Робертом Патни Дрейком, в конце жизни отзывался о своей матери довольно резко… Но когда в 1935 году пути мистера Флегенхеймера и мистера Дрейка пересеклись, одним из отголосков их встречи стал инцидент в Фернандо-По.

Примерно в это же время в управление одного из отделов британской разведки на встречу с W. вызвали агента 00005. Хотя это происходит 17 марта, агент 00005 и W., будучи англичанами, конечно же, и не вспоминают о святом Патрике; они говорят о Фернандо-По.

— Янки располагают сведениями, — решительно начал W., — что за этой свиньей Текилья-и-Мотой стоят русские или китайцы, а может быть, и те, и другие. Конечно, даже если бы это было правдой, правительству Ее Величества нет до этого никакого дела: стоит ли беспокоиться, если эдакий островишко станет красным? Но ты же знаешь этих янки, 00005. Они готовы начать из-за этого войну, хотя открыто пока еще об этом не объявили.

— Означает ли это, — спросил 00005, растянув вяловато-жестокое лицо в обаятельной улыбке, — что я должен слетать в Фернандо-По, выяснить реальную политику этого парня, Текилья-и-Моты, и, если выяснится, что он красный, свергнуть его, пока янки не взорвали весь мир?

— Да, таково задание. Мы не можем допустить ядерной войны сейчас, когда платежный баланс почти выровнялся и наконец-то заработал Общий рынок. Так что отправляйся туда немедленно. Естественно, если тебя схватят, правительство Ее Величества заявит, что ничего не знало о твоих действиях.

— Как обычно, — иронично прокомментировал 00005. — Хоть бы раз мне поручили такую миссию, в которой чуткое и сострадательное правительство Ее Величества стояло бы за моей спиной всей своей мощью!