Глаз в пирамиде - Страница 16

— Клиент на всю ночь? — небрежно поинтересовался он.

— Да. Один из ученых, которые работают тут в пустыне, хотя все мы делаем вид, что не подозреваем об их существовании. Ненормальный.

— Он хотел чего-то особенного? — быстро спросил Кармел. — Ты повысила тариф?

Иногда мне кажется, что у него в глазах вместо зрачков долларовые знаки.

— Нет, — говорю я, — он просто хотел переспать. Но потом меня не отпустил. И всю ночь трепался. — Я зеваю, оглядываясь на хорошую мебель и хорошие картины, выдержанные в одной розово-сиреневой гамме, и все было бы поистине прекрасно, если бы не эта гнусная тварь, сидевшая на моей тахте и похожая на голодную дохлую крысу. Мне всегда нравились красивые вещи, и вообще я, наверное, могла бы быть художницей или дизайнером, если бы не злая судьба, которая всегда подкладывала мне свинью. Боже, кто сказал Кармелу, что голубую водолазку можно носить с коричневым костюмом? Честное слово, если бы не женщины, мужчины всегда ходили бы в таком виде. Так мне кажется. У них нет чувства прекрасного. Пещерные люди, беглые рабы, одно слово, мужичье.

— Этот тип — большой умник, — говорю я, чтобы отвлечь внимание Кармела и не дать ему начать очередной допрос с пристрастием. — Он против фтора в питьевой воде, и против католической церкви, и против педиков. И считает, что противозачаточные пилюли нового поколения еще хуже прежних, и вместо них я должна пользоваться диафрагмой. Боже, у него есть свое мнение обо всем на свете, и мне пришлось все это выслушать. Ну и тип.

Кармел кивнул.

— Все ученые — придурки, — сказал он.

Я стянула через голову платье и повесила его в шкаф (красивое зеленое платье с блестками; новый фасон, в котором мои соски торчат наружу сквозь маленькие дырочки. Лично для меня это сплошной геморрой, поскольку они постоянно натираются и опухают, но это очень возбуждает клиентов, а я всегда говорю, что в нашем деле главное — это терпение. Хочешь иметь деньги в этом сучьем городе с его сраной удачей, девочка, у тебя есть только один путь — терпеть и давать) и поскорее схватила халат, пока старый хрен не решил, что настало время для его еженедельного французского секса.

— У него классный дом, — говорю я, чтобы отвлечь внимание этого говнюка. — Он может жить не на базе, потому что он слишком важная шишка для всяких там правил и предписаний. Дом красивый. Стены из красного дерева, отделка цвета жженого апельсина, и все такое. Классно. Но он это ненавидит. Ведет себя так, словно в доме обитает призрак графа Франкенштейна. То и дело вскакивает и выглядывает в коридор, словно кого-то боится. Кого-то такого, кто ему голову откусит в один миг. — Я решила немного раскрыть верхнюю часть халата. Либо Кармел все-таки возбудился, либо он хочет чего-то другого, а что-то другое обычно означает, что он подозревает меня в утаивании денег. Будь он проклят со своим поганым ремнем. Конечно, иногда во время порки у меня на миг бывает некое странное ощущение, я даже думаю, это вроде того оргазма, какой бывает у мужчин, но никакой оргазм не стоит такой боли, уж поверьте мне. Мне вот интересно, правда ли, что некоторые женщины испытывают оргазм? На самом деле испытывают? Лично я в это не верю. В нашем бизнесе никто еще не получал этого от мужчины, разве что только от мисс Розовой Ладошки и ее пяти сестричек. А если никто из нас не испытывает этого, что же говорить о порядочных девочках-натуралках?

— Жучки, — сказал Кармел с умным видом: как всегда, показывает, что он круче всех на свете. Я не понимаю, о чем он говорит.

— Какие жучки? — спрашиваю, немного успокоившись. Это все-таки лучше, чем разговоры о деньгах.

— Этот тип, — сказал он с ухмылкой всезнайки. — Ты же сказала, что он — большая шишка. Поэтому его дом прослушивается. Возможно, он их находит и вынимает, а ФБР все время ставит новые. Могу спорить, что он делал это с тобой молча, да? — Я киваю, припоминая. — Вот видишь. Его мучает мысль о том, что федералы слышат каждое его слово. Прямо как Мал — один мой знакомый из Синдиката. Он так боится жучков, что все деловые переговоры ведет только в ванной гостиничного номера. Открывает все четыре крана на полный напор, и при этом мы оба говорим шепотом. По какой-то научной причине шум текущей воды заглушает голоса лучше самой громкой музыки.

— Жучки, — вдруг сказала я. — Точно. — Но не те жучки. Я вспомнила, как Чарли бесился по поводу фторирования воды: «Нас всех считали психами, потому что несколько дебилов правого толка пятнадцать или двадцать лет назад сказали, что фторирование — это коммунистический заговор с целью отравить население. Сейчас любой критик фторирования покажется таким же недоумком, как члены „Божьей молнии“. Господи, да если кто-то захочет разделаться с нами без единого выстрела, я мог бы…», — тут он спохватился, будто проглотил уже повисшую на кончике языка фразу, и промямлил: «Я мог бы назвать дюжину способов, перечисленных в любом учебнике по химии, которые намного эффективнее фторирования». Однако было совершенно ясно, что он имел в виду не химикаты, а тех маленьких жучков, которые называются «микробами». Именно с ними он и работает. Я испытываю кайф, как всегда, когда мне удается разгадать тайну клиента. Например, что у него больше денег, чем он говорит, или что он застал свою жену в постели с молочником и хочет «сравнять счет» с моей помощью, или что он на самом деле педик, но хочет себе доказать, что еще не полный педик. — Боже, — говорю я, — Кармел, я читала об этих микробах-жучках в «Инквайрере». Если они случайно попадут в воздух, весь наш город вымрет, а вместе с ним весь штат, и одному Богу известно, сколько других штатов. Господи Иисусе, не удивительно, что он постоянно моет руки!